Дорогой друг! Мы познакомились 5 сентября 1933 года в квартире А.К. Жубанова по улице Фурманова 96. Мне было 27 лет, а ты был уже немолод и судя по царапинам и лёгким ранениям, ты прошёл уже тернистый путь. От меня тебе, конечно, ещё больше досталось. Но ты мужественно и терпеливо нёс свой крест почти 40 лет. Из квартиры Жубанова тебя перевезли в гостиницу «Джетысу», ко мне в комнату №40, где с твоей помощью я изучал казахскую народную музыку. Руки у меня были сильные, народная музыка темпераментная и тебе приходилось трудно ибо, каюсь, тебя я не жалел. Зато приходили первые удачи и радости.

Через год из гостиницы «Джетысу», что на углу ул. Гоголя и пр. Ленина, тебя перевезли в мою новую хату. Везли тебя на грубой телеге и ты, бедняга, вздрагивал и сумбурно звенел на каждой ухабе. Тогда в одноэтажной Алма-Ате ещё не было водопровода, не было электричества и не было никакого асфальта и в помине. Пешеходные тропы изобиловали камнями и буераками, а проезжая дорога обещала вытрясти душу из любого смельчака решившегося проехать по ней. Но ничего – в полуобморочном состоянии тебя снова привезли к дому №96 по улице Фурманова и втащили в мою каркасно-камышитовую хату, стоявшую в глубине двора. Пришлось вызвать доктора, который тебя кое-как подлечил и настроил, но раны остались.

Тут мы с тобой хорошо поработали. Не жалея сил, при свете керосиновой лампы, мы быстро сделали «Кыз Жибек». Ты, в процессе творчества, потерял несколько струн на почве моего вдохновения, но спектакль получился приличный. Потом мы, без особых потерь, сделали «Жалбыр». А дальше пошла лёгкая жизнь – мы сочиняли песни и танцы для Куляш, Жамал, Шары и многих других исполнителей. Тебе это было необременительно. Пока я ездил в 1936 году в Москву на декаду, ты хорошо отдохнул от моих побоев и был готов к дальнейшим испытаниям. Они настали зло и сурово, к зиме 1936-37 г.г.
Мы с тобой, если ты помнишь, сочиняли оперу «Ер Таргын». Работа была очень важная и очень срочная. Но у меня не было саксаула и в хате было весьма холодно. Вся Алма-Ата тогда оттапливалась саксаулом и достать его было очень трудно. Сам я ещё обогревался дополнительной одеждой и спиртово-водочной продукцией, хотя всё равно руки ужасно мёрзли. Но к тебе эти методы обогревания применить было невозможно и прикоснуться к белой кости заиндевевших клавиш было страшно.

Вы, рояли, в переводе с французского – «королевские» (royal).* Вы аристократы в разношёрстной семье музыкальных инструментов. За вами надо ухаживать, чистить, следить за температурой, не дай Бог вас простудить и ваш нежный, благородный организм навсегда потеряет певучесть тона. Необходимо было принимать срочные меры для спасения твоего здоровья. Ночью я брал топор и рубил соседние заборы, топил печку, потом снова принимался за «Ер Таргын». И всё-таки голос твой так и остался немного простуженным, а после «Ер Таргына», ты было совсем захирел. Ослабели колки, лопнула дека, износился фильц, ты перестал держать строй.

Начиналась старость. К этому времени мы с тобой переехали на новую квартиру, в доме №116, по Коммунистическому проспекту. Здесь были все условия для сбережения твоего увядающего организма. Время от времени ты хворал, но мы продолжали работать. Мы много сочиняли. К нам приходили ученики. Приходил тоненький юноша Кужамьяров и варварски стучал по твоим клавишам, не испытывая к тебе уважения, приходил певучий Байкадамов и тоже стучал, сопровождая своё отчаянное пение, потом зачастил с клавиром оперы Тулебаев, предпочитавший вообще к тебе не прикасаться, заходил как обычно мрачный Жубанов и многие-многие другие приходили к тебе за советом и помощью.

Так в трудах и заботах пролетели десятки лет. Тяжело раненый, изнемогая после всех хирургических и косметических операций, ты дал понять, что пора уже кончать, пора на покой. Да и мне, тоже, уже настало время прощаться. Я хотел оставить тебя доживать твою трудную жизнь на старом пепелище. Но твоя новая хозяйка оказалась жестокой и безжалостной фурией и оставить тебя в её руках я не мог. Это было бы позорное предательство. И вот ты совершил, вероятно, свой последний переезд в школу №34 по проспекту Гагарина 135. В этой школе есть люди умеющие уважать заслуженную старость. Здесь тебя в обиду не дадут. Прощай мой старый, добрый друг и прими от меня земной поклон. Прощай.

*Вы царствовали в великосветских салонах Парижа ХІХ века и великий поляк Шопен признавал только рояль для своего гениального творчества.